Когда нас пытались колонизировать (а переустановка культурного кода, которой Запад занимался несколько десятилетий, и есть колонизация, тут не должно быть иллюзий), то работа эта шла по нескольким направлениям.
Нападениям подвергался и русский классический балет — "целостная и внятная драматургия в хореографии безнадежно устарела", и театр — "кому нужен пропахший нафталином и изъеденный молью Островский", и кино — "к чему сегодня этот скучный психологизм", но главная баталия разворачивалась, и это точно невозможно отрицать, на поле литературы.
Россию, ведущую державу, и на протяжении столетий, в том, что касается письменного слова, щемили и третировали, объявляя, что весь, практически без изъятия, культурный слой литературы — не что иное, как отвал. А вот настоящая порода, настоящие векторы познания личности, они, несомненно, находятся в руках англосаксов. Оттуда и лились переводы разнообразных "щеглов", "маленьких жизней", "благоволительниц" и прочего чтива, которое по недосмотру и по причине вечной нашей русской открытости и наивности мы позволили назвать "большой литературой". И здесь же имеет смысл заметить, что полемика из серии "Гоголь — украинский писатель" — из той же оперы. Нас лишали нашего богатства, а мы, пусть и не без внутреннего сопротивления и недоумения, все равно кивали в знак согласия.
Напор был мощный, что и говорить. Только очень сильные, начитанные и убежденные могли перед ним всем устоять.
Солнце русской поэзии и прозы, казалось, отправилось вспять. И едва уже не зашло. Все изменилось с началом СВО. Русская писательская мысль, отряхнувшись от нанесенной и не убранной вовремя пыли и оттолкнувшись от "внутреннего Урала", пошла в наступление. И в данном случае речь не только о значительных наших соотечественниках-современниках, но и о классиках.
Издатели констатируют — в лидерах книжных продаж сегодня "российские классики: Достоевский, Толстой, Булгаков с тем же "Мастером и Маргаритой".
Более того, русских читателей перестали интересовать и утопии с антиутопиями. Когда-то превозносимого Джорджа Оруэлла с его "1984" задвинули, причем сами же русские читатели, предпочтя придуманному повествованию из абсолютно чужой жизни непридуманные рассказы о том, что происходило и происходит в России.
Шелуха в виде многочисленных "донн тарт" (авторессы, сочинившей 600 с лишним страниц про картину XVII-го века), "джонатанов литтелов" (человека, награфоманившего много печатных листов о рефлексиях убийцы-эсэсовца) и их духовных заединщиков отвалилась от предпочтений русского читателя. Не потому, что ему насвистела в уши несуществующая "пропаганда", а потому, что при всей свободе воображения и при всем полете фантазии русскому читателю интересно читать про него самого. Он как мечтал, так и мечтает мчаться на полустанок, как мчалась Катюша Маслова, чтобы хоть глазком еще раз увидеть князя Нехлюдова. Который ее предал. Но Катюша продолжала его любить.
Русский читатель стремится к справедливости, как стремился к ней князь Мышкин. Русский читатель легко может поставить себя на место и бесприданницы Ларисы Огудаловой, как и Катерины Кабановой, придуманных величайшим нашим драматургом Александром Островским.
Русскому читателю перестали быть интересными сконструированные, пусть и талантливо, тенеты мыслепреступлений. Это совсем не про нас. Пока Оруэлл изощрялся, как бы напугать западного читателя, мы уже были в курсе, что свободную мысль не получится заточить ни в какую темницу или лагерь, она всегда будет бодаться со своими тюремщиками, как теленок бодался с дубом. И в итоге их победит.
Мы сегодня точно знаем, что рукописи не горят и что рано или поздно оковы колониальных литпрописей проржавеют. Падут и рассыплются в прах.
Но, с другой-то стороны, нет читательского любопытства и читательской открытости сильнее и смелее, чем у нас. Правоохранители, читающие Хэмингуэя? Приемщица в химчистке, плачущая над судьбой Козетты из романа "Отверженные", и все те же русские, что посылали лепту на восстановление Нотр-Дама, поскольку сверх меры начитались все того же Гюго? Прохожие, общающиеся на языке цитат из "Пропасти во ржи" (именно что в переводе Райт-Ковалевой)? Собеседники, рвущие аорту на тему того, кто лучше перевел "Гамлета" — Пастернак или Лозинский?
Так это и есть мы, русские читатели и русские ценители большой, настоящей, мировой (во всех смыслах этого слова) литературы.
Свободно выстраивая наш круг чтения сегодня, мы, ценя наших писателей-классиков и наших писателей-современников, забираем тот литературный багаж, который Запад, мечущийся между постмодернизмом и политкорректностью, не в силах ни сохранить, ни унести с собой.
То, что когда-то называлось — но абстрактно и мечтательно — русской культурной исключительностью, сегодня стало реальностью повседневности. Главное, чтобы этот вектор не превратился в обыденность рутины. А что касается свободы чтения — кого мы хотим и когда мы хотим, тут, судя по отчетам издателей, все более чем в порядке.
Русская культура победила главного нашего общего внутреннего врага — колонизацию сознания. Поблагодарим ее за это, помня, что все остальные победы обязательно приложатся.
Комментарии