Ко дню памяти Владимира Высоцкого
Информационное агентство Global Women MediaGlobal Women Media – социальный проект, объединяющий женщин со всего мира. Регулярно уникальные материалы для публикации на сайте присылают участницы сообщества из разных стран, поддерживающие принципы позитивной и мотивирующей журналистики, которые являются ключевой частью редакционной политики портала. Одним из таких партнерских материалов стало интервью, приуроченное ко дню памяти Владимира Высоцкого, которое журналист Светлана Юрьева взяла у Никиты Высоцкого, сына выдающегося деятеля культуры.
Никита Высоцкий
советский и российский актер театра и кино, кинорежиссер, сценарист, продюсер и театральный педагог, директор культурного центра-музея «Дом Высоцкого на Таганке»
Далекий 1980 год. Середина лета, жара. Я, маленькая девочка, с папой и дедом на даче. Мы обедаем, тихо играет радиола. Вдруг музыка резко обрывается и женский голос произносит: «Умер Владимир Высоцкий». «Кто это?» – спрашиваю я. «Это большой поэт», – отвечает дед.
Удивительно, но я вспомнила этот момент спустя 8 лет, в 1988 г., когда о Высоцком открыто заговорили, появились программы на ЦТ, публикации в печати, открылась знаменитая выставка на ВДНХ. Тогда-то я близко познакомилась с творчеством Владимира Семёновича, услышала его песни и... пропала. По молодости лет плохо понимая всю глубину текстов, я была заворожена мощью его голоса, энергетикой, необыкновенным человеческим и мужским обаянием. А повзрослев, открыла для себя и вселенную его поэтического дарования.
Владимир Высоцкий прожил всего 42 года, и, в это трудно поверить, уже ровно столько же лет его нет с нами. Накануне дня памяти мне выпала честь поговорить с его сыном – актером, режиссером, сценаристом, директором Музея Владимира Высоцкого Никитой Владимировичем Высоцким.
– Никита Владимирович, расскажите, пожалуйста, каким Вам вспоминается отец?
– Слишком много прошло времени, и слишком много уже сказано – и мной, и другими. Но вот, например, такое воспоминание. Мы тогда жили на улице Шверника. Эту квартиру получили отец и его мама, моя бабушка Нина Максимовна, переехав туда с Мещанской. И я помню: зима, бабушка везет меня на санках. Почему-то были открыты два окна на нашем четвертом этаже, и в одном из них стоит отец в белой рубашке и намыленный для бритья, а в другом, кухонном, – мама. И оба мне машут. Эта сцена так и стоит у меня перед глазами. Мне было, наверное, года три или чуть больше.
– Я правильно понимаю, что Вы были ближе к отцу, чем к маме?
– Нет, но, когда я вошел в подростковый возраст, меня, как и всех мальчиков, тянуло к отцу, это естественно. Мне очень нравилось с ним, нравился Театр на Таганке – я любил туда ходить. Мне нравилось, как он одевается, как он шутит – мне хотелось больше быть с ним.
– А Вашему брату Аркадию? Вы с ним, кстати, разные по характеру?
– Аркадий старший, ему как первенцу всегда было больше внимания. Конечно, разные. Я вот смотрю на всех своих детей (а у меня их четверо) – они тоже все очень разные, хотя, конечно, каждый от меня что-то взял.
– Когда Высоцкого не стало, Вам было 16 лет. Вы тогда понимали масштаб его личности?
– Нет, не понимал совсем, просто не задавался этим вопросом. Я видел, что он знаменит, что у него куча поклонников. Если мы выходили после спектакля, надо было быстро бежать, чтобы успеть сесть в машину и уехать. Помню афишу на кинотеатре «Россия» – отцовский крупный портрет из картины «Как царь Петр арапа женил». Он там вроде как темнокожий, но на афише был почему-то нарисован фиолетовым. И вот люди останавливались, смотрели и говорили: «Высоцкий играет – надо идти». И я это видел! Но это не значит, что что-то понимал. Я очень любил смотреть в театре, как он играет в «Гамлете», в «Вишневом саде». А когда отец умер, волей-неволей всё изменилось. Смерть близкого человека – это шок для любого, а когда тебе 16 лет и ты видишь, сколько людей пришли проводить в последний путь твоего отца, многое меняется. И у меня начались такие «университеты Высоцкого»! Иногда я «шел» совсем неправильно, и тогда отцовские друзья, видя, что мне это нужно, пытались объяснить, рассказать…
– Рассказывали о Вашем отце?
– О нем, о театре, о том, почему так, а не так. Со мной многие разговаривали, понимая, что мне это необходимо. Когда отец умер, очень плохо было бабушке Нине Максимовне, его маме, и мы решили, что я должен пожить с ней. Она была уже пожилым человеком, и, понятно, о чем бы ни заходил разговор, первые год, два, три он сворачивался на отца. Так я «добрал» то, чего не знал.
– Тяжело было?
– Нет, почему – я хотел этого. Другое дело, я не всё понимал и до сих пор, наверное, многих вещей не понимаю. Но тогда у меня была потребность узнать об отце как можно больше. И у многих она была. Скажем, у его товарищей по театру.
Когда на Таганке начали работать над спектаклем «Владимир Высоцкий», появились отцовские стихи. На них была построена первая версия спектакля. Я разговаривал с Золотухиным, со Смеховым – они рассказывали, как люди реагировали. Казалось бы, 16 лет проработали вместе в театре, все друг про друга знают: и дружили, и спорили, и на гастроли ездили, и репетировали. А выяснилось, что в театре не знали 80% произведений отца. И в этом нет неуважения, допустим, тот же Любимов – и он не знал. И открывал для себя отцовские стихи, песни, которых он раньше не слышал.
– Как такое возможно?
– Отец часто пел, он был щедрый в этом смысле человек. Но чего-то он не показывал, что-то до коллег не доходило, да и заняты они были часто собой. К тому же концертная деятельность не очень приветствовалась в театре: считалось, что артист поехал на «халтуру».
– Ревновали, наверное?
– И ревновали, и завидовали заработкам. Многие вещи открылись после смерти отца. И не только для меня. Люди узнавали стихи, про которые никто не знал, – несколько десятков стихотворений, которые просто никто не читал. Только два-три человека, которые занимались его архивами, – и всё. Об этом мы хотели сделать выставку «40 лет без Высоцкого», но вмешалась пандемия. Этот проект должен был показать грани жизни и творчества Высоцкого, неизвестные его современникам и открывшиеся только после его ухода. Например, что отец писал роман («Роман о девочках». – Прим. авт.), сценарии, с кем дружил, встречался, какое место занимал в литературе, театре, кино. Нобелевский лауреат Иосиф Бродский подарил ему свой сборник стихов с автографом: «Лучшему поэту России, как внутри нее, так и извне». Об этом я узнал только после смерти отца.
– Владимир Семёнович серьезно относился к своим стихам?
– С одной стороны, достаточно легкомысленно: он мог записать их где угодно – на форзаце книжки, на разорванной бумажке, на салфетке… Есть и такие его автографы. К сожалению, не все из них сохранились.
С другой стороны, отец очень ответственно относился к своему творчеству: постоянно работал над текстами, дорабатывал их, исправлял. Многие его произведения существуют в нескольких редакциях. Он писал стихи, начинал их исполнять и в процессе что-то менял. Не всё сохранилось в рукописях: часто последние редакции можно услышать только в песнях. Тем не менее архив у отца был, и он уцелел.
В конце жизни к Высоцкому пришли три человека, они хотели сделать самиздатовское собрание его сочинений. Высоцкий положил в авоську свои рукописи, взвесил (оказалось 3,5 кг) и отдал им. В результате получился самиздатовский двухтомник, у отца он был, но потом исчез – его украли. Наверное, когда-нибудь он обнаружится: это тот редкий случай, когда Высоцкий сам подготовил к печати свои стихи и песни.
Еще осталось несколько вариантов отпечатанных на машинке текстов с исправлениями и правками от руки: отец делал их, когда готовил пластинку. А когда они с Шемякиным записывали на аудио песни 15-летней давности, он, чтобы не сбиться перед микрофоном, писал для себя шпаргалки с текстами.
– После смерти отца на Вас свалился такой объем информации, появилось столько друзей, многие из которых таковыми на самом деле и не были. Как удалось во всём этом разобраться?
– Я никого никогда не судил, я не следователь. Было время, когда я всех слушал и пытался совместить рассказы. Но с годами понял, что у каждого человека есть своя версия. Это огромное количество даже не вранья, а просто версий того или иного события. Иногда отец и сам рассказывал об одном и том же по-разному. И я научился со всем этим работать. Биографы работают с воспоминаниями, соотнося и «привязывая» их к каким-то вещам, которые не сдвинешь ни вправо, ни влево. Существует целая наука, как это делать. У нас в музее хранится овировское дело, которое нам отдало МВД лет 25 назад: там просто «въехал-выехал», датировки этих фактов.
– Вы хотели стать актером еще при жизни отца, но не признавались в этом. Почему?
– Я любил театр, и не только «Таганку», много ходил по театрам. У меня за плечами была не ахти какая, но судьба самодеятельного артиста. Но если бы отец пережил 25 июля 1980-го (дата смерти Высоцкого. – Прим. авт.), в артисты я бы не пошел, не решился бы. Когда отца не стало, я на многое посмотрел совершенно по-другому и понял, что это единственное, чего я хочу.
– Кем бы Вы могли стать, если не актером? Журналистом?
– У меня была короткая встреча с этой профессией, без обоюдной любви. Я ходил в школу при МГУ, где занимался мой товарищ. Не сложилось. У меня был выбор из двух институтов, куда брали спортсменов (Никита Владимирович занимался баскетболом. – Прим. авт.): один из медов и горный. И я вот думал, что, может быть, пойти в геологоразведку. Но поступил я в Школу-студию МХАТ и стал актером. Как и отец когда-то.
– Вы часто слушаете его песни?
– Бывает, слушаю в сложные моменты. Бывает – вынуждено, потому что кто-то рядом слушает или поет. Я, кроме того что сын Высоцкого и директор его музея, еще и его фанат. С удовольствием слушаю песни отца и не делю их на любимые и нелюбимые.
Мне очень нравилось, как он рассказывал анекдоты, я хохотал, и все лежали. Пытался потом повторять, но у меня так не получалось. Очень люблю его шуточные песни. Вот совсем недавно, например, переслушивал «На дистанции четверка первачей».
Есть много песен, которые связаны с какими-то этапами в моей жизни. Был такой случай: ехал из Питера, две ночи за рулем – чувствую, что засыпаю. Тогда я открыл окно, а была зима, градусов пятнадцать, поставил диск и всю дорогу орал хором вместе с отцом. Так он и довез меня до Москвы.
– А как Вы относитесь к тому, что другие исполнители поют песни Высоцкого?
– Нормально отношусь. Главное, чтобы это было хорошо. Есть миф, что Высоцкий не любил, когда пели его песни. Это не так. Он не любил, когда ПЛОХО пели его песни. А, например, так, как Бернес пел «Братские могилы» в фильме «Я родом из детства», думаю, он был доволен, то же относится и к исполнению Папанова, Гурченко или Губенко. Одним словом, ему нравилось, когда исполнение было ХОРОШИМ. И вообще – песни живут, пока их хочется петь!
– Как известно, у Вашего отца было много друзей…
– Он был человеком увлекающимся, и были люди, которые вдруг возникали и становились его лучшими друзьями. А потом вдруг исчезали: они ссорились или просто расходились по жизни, у отца было такое слово – «раздружились». У него со многими людьми вспыхивали очень тесные отношения, с Иваном Дыховичным (актер, режиссер, сценарист. – Прим. авт.), например, в какой-то момент они были просто родными, а потом раз – и разошлись. И при этом существовали старые связи и старые «дружбы». Люди не врут – они чувствовали на себе его отношение, его внимание. Многие, хотя и были близко с ним знакомы, даже дружили, не знали о существовании друг друга и познакомились только на похоронах. Что касается близких друзей, то был период, когда они были очень близки с Валерием Золотухиным, и отец на вопрос: «Кто твой друг?» – писал: «Золотухин». В моей системе отбора информации, связанной с отцом, стараюсь больше доверять ему, а люди… Люди многие врут, к сожалению.
– Кто из друзей отца принимал особое участие в Вашей судьбе?
– Я был в хороших отношениях с Севой (Всеволод Абдулов, актер, друг Высоцкого. – Прим. авт.), пока он не умер, с Золотухиным. С Вадимом Ивановичем (Туманов, золотопромышленник, друг Высоцкого. – Прим. авт.) мы тепло общаемся до сих пор. Или, например, с менее медийным, как сейчас говорят, Костей Мустафиди (радиоинженер, советник заместителя министра связи РФ, друг Высоцкого. – Прим. авт.), который, как и Шемякин, записывал отца, и сохранились очень приличные, качественные записи. С разными людьми по-разному, их сейчас не много осталось.
Еще очень молодым человеком я снимался в картине с актрисой, работавшей когда-то с отцом. И для меня вскрылась неизвестная мне ранее часть его жизни. Там не было романа, просто часть жизни с разными взаимоотношениями, с другим кругом людей, про которых я знать ничего не знал.
Из друзей отца я никого не выделяю, вот он их выделял, если говорил, что Золотухин – друг, значит, друг. На похоронах Юрий Петрович Любимов сказал: «Наш долг – позаботиться о его детях». Кто-то к этому отнесся формально, а кто-то нет, и многие из них старались и мне, и брату моему помогать. Я знаю, что до сих пор могу обратиться к друзьям отца и они сделают всё, что я попрошу.
– В конце 1980-х Высоцкого наконец-то «легализовали». Вы помните, как это было?
– Когда отец умер, об этом сообщили, по-моему, только в «Вечерке» (газета «Вечерняя Москва». – Прим. авт.): там был короткий некролог. И еще, кажется, в «Советской культуре», но этого я не видел. На похоронах было море людей, путь катафалка, увозившего отца от театра, был устлан цветами. А потом прошли машины и всё это смыли. Живую стену, где были поэтические посвящения, с которой фактически начался наш музей, было велено убрать. И все всё забыли, и нет ничего.
А потом Любимов, никого не спросив, начал делать спектакль по песням и стихам Высоцкого и довольно быстро его сделал. Появилась Комиссия по творческому наследию, в которую вошло много достойных людей, в частности Роберт Рождественский, просто «продавивший» первый сборник стихов «Нерв». Низкий поклон ему за это! Еще помню, где-то в 1981 г. была телепередача, в которой Утёсов на вопрос: «Кто из нынешних исполнителей Вам нравится?» ответил: «Мне нравятся люди, которые понимают, про что поют, – Кобзон, Пугачёва, Высоцкий». Для того времени это была «бомба»: человек упомянул Высоцкого по центральному телевидению, и никто это не вырезал. Фильм («Четыре встречи с Владимиром Высоцким». – Прим. авт.), который сделал Рязанов, снимался в 1987 г., а вышел к 50-летию Высоцкого. И тогда же вышла «Кинопанорама». Еще была двухсерийная картина, которую делала театральный критик Наталья Крымова, жена Анатолия Эфроса. Одним словом, всё шло к тому, чтобы Высоцкого признали.
Первые годы после смерти отца было много самиздата, люди продолжали коллекционировать его записи, стали появляться французские пластинки, но официальное признание произошло только в 1988 г. К 50-летию Высоцкого было принято решение о присвоении ему Государственной премии за роль Жеглова в фильме «Место встречи изменить нельзя», снятого за десять лет до этого. Это редчайший случай, чтобы госпремию присуждали после смерти и спустя столько лет… Это было сигналом, и после этого отца стали издавать, обрушился просто вал и «пиратских», и легальных музыкальных и литературных изданий, мемуаров, воспоминаний, концертов. У отца была такая судьба: при жизни его не издавали. Когда он хотел вступить в Союз писателей, ему посоветовали сделать публикацию. Он начал писать детскую поэму, чтобы опубликовать ее в журнале «Пионер». Но ему отказали, и он ее так и не дописал.
– Как получилось, что Вы возглавили Музей Владимира Высоцкого?
– Я не был сторонником музея с самого начала. Считал, что это неправильно, что отец и музей – вещи несовместные, что рукописи и документы нужно отдать в Государственный архив, а вещи и библиотеку – в музей, например Бахрушинский. Но были люди, которые говорили, что нужно обязательно делать музей. Ведь раньше здесь был фан-клуб: люди собирались, говорили о Высоцком, слушали его песни… А потом моя бабушка Нина Максимовна, мама отца, и мой дед Семён Владимирович, его отец, сказали мне и брату, что нужно браться за музей, потому что они хотят оставить то, что им принадлежит, государству. Здание было изношено процентов на восемьдесят, оно было под снос, и это сложно было назвать музеем. Я думал, что приду на год-полтора или поставлю вместо себя заместителя. Но получилось так, как получилось: в прошлом году исполнилось 25 лет, как я здесь работаю.
– Потому что никто лучше Вас не сможет руководить музеем?
– Не в этом дело. Модель, когда во главе этого центра я, дает дополнительные возможности музею. Я не просто «кланялся» начальству, чтобы оно выделило деньги на экспозицию, которую многие галеристы называют лучшим проектом десятилетия, я сделал ее так, как хотел. Я не был связан, мне никто не мог сказать, кого брать, кого не брать. Говорили, конечно, но я делал так, как считал нужным, и мне всё прощалось. Это результат, которого обычному управленцу было бы тяжело достичь. При всей огромной помощи московского правительства и при Лужкове, и сейчас, поверьте мне, сложностей очень много. И на пустом месте за достаточно короткое время создать музей (именно музей – с научной частью, фондами, со своей публикой, экспозиционерами и связями) практически невозможно. И в этом смысле я не как эффективный менеджер, а как Никита Высоцкий сумел очень многое.
– И у Вас всё получилось!
– 50% посетителей любого музея – школьники. Дети плюются из трубочек друг в друга, подкалывают экскурсовода, отвлекаются на гаджеты, бегают, балуются и с тоской думают, когда же это закончится. Мы же сделали интересную, современную экспозицию. Дети приходят и вдруг видят, что это можно открыть, это можно взять, что-то найти и поставить послушать, – и им прикольно. Наша выставка коммуницирует с современным обществом и нынешним временем.
– В музее небольшой штат?
– Ну, кому как. Кто-то считает, что большой: 41 единица. Нужно всё описать, создать справочный аппарат, чтобы люди могли легко ориентироваться. У нас работает Юрий Куликов, человек, который знает о Высоцком всё. Сократили всех научных сотрудников, но его я отстоял. Сейчас мы готовим к изданию его книгу, надеюсь, всё получится. Юрий отвечает в том числе за фотофонд. Каждую фотографию из этого фонда нужно описать и датировать, а это огромная работа: у нас их более 12 тысяч.
Раньше у меня был даже заместитель по науке, мы проводили здесь конференции, в том числе международные. Андрей Крылов очень много сделал для Музея. Он сложный человек, но я умею «непримиримых» на себя замыкать. А пришел он, потому что его попросили Нина Максимовна и Семён Владимирович. И работал со мной более 10 лет. Крылов – один из лидеров КСП (клуб самодеятельной песни. – Прим. авт.). Когда-то эту работу курировал ЦК комсомола, это движение живо до сих пор: я недавно приехал с «Грушинского фестиваля». Крылов был знаком с Высоцким и входил в тройку, которой отец отвесил 3,5 кг рукописей. А еще работал в той самой Комиссии по творческому наследию, где его основной обязанностью была как раз подготовка к изданию рукописей Высоцкого. Так получился знаменитый двухтомник. Профинансировал его мой дед Семён Владимирович, Крылов же работал бесплатно, взяв себе из тиража только несколько экземпляров.
– 25 июля исполняется 42 года, как не стало Владимира Высоцкого. Какие мероприятия планируются к этому дню?
– У нас здесь небольшой зал – на 140 человек. Будут песенные марафоны, несколько программ. 25 июля музей будет работать бесплатно. В этот день для многих стало традицией после кладбища приходить сюда, кто-то едет еще к дому на Грузинской и к памятнику на Петровке.
Мероприятия к дате будут в Липецке: я знаю точно, записывал обращение. Поеду в Калининград – там есть содружество людей, которые любят Высоцкого, они пригласили меня на открытие библиотеки, носящей имя отца. Многие люди в Краснодаре, Екатеринбурге, в самых разных местах проводят вечера памяти. Практически во всех крупных (да и не только) городах есть компании, которые занимаются Высоцким. В Самаре на месте стадиона, на котором отец два дня при полном аншлаге выступал в 1967 г. (тогда это был Куйбышев), построили новый ледовый дворец, и ему также будет присвоено имя Владимира Высоцкого. А еще мы хотим наконец воплотить в жизнь проект «40 лет без Высоцкого». Надеюсь, получится сделать это к 45-й годовщине со дня смерти отца.
– Что бы Вы хотели пожелать нашим читателям?
– Желаю всем всего самого доброго и хорошего. И, если мы говорим о Высоцком, вспомнить то время: там было ужасное, но было и много хорошего. Там были Окуджава, Тарковский, Любимов, Ефремов, там был Высоцкий… Всегда помните о хороших людях! 25 июля есть повод вспомнить о двух из них: у Высоцкого – день памяти и ухода из жизни, а у Шукшина – день рождения.
Беседу вела Светлана Юрьева
Фото: Владимир Сабадаш
Комментарии