Российский бизнес распродаёт европейские «дочки», чтобы избежать убытков. А мы все хитрим
Лесопромышленный холдинг Segezha Group (входит в АФК «Система») потерял семь своих заводов. Он был вынужден продать европейскую «дочку» Segezha Packaging всего за один евро. Об этом сообщил президент компании Михаил Шамолин. Правда, к моменту продажи на предприятиях висело 100 миллионов евро долга. Так что, по словам Шамолина, можно считать, что бизнес продан, по сути, за 100 миллионов евро. Что соответствует его оценке до введения санкций.
Segezha Packaging имела семь заводов, производящих бумажную упаковку в Германии, Дании, Нидерландах, Италии, Чехии, Турции и Румынии. И выпускали они примерно 704 миллиона бумажных мешков в год.
Сам же лесопромышленный холдинг Segezha Group — один из крупнейших в России, с полным циклом заготовки и глубокой переработки древесины. Так что на семи проданных заводах для него свет клином не сошёлся. Да и убыточными они стали не из-за того, что в Европе бумажная упаковка больше не требуется. Причина — в санкционном давлении на российский бизнес, имеющий активы на Западе. Вот только в данном случае общественное мнение оказалось не на стороне лесопромышленников.
«Не надо иметь активы в недружественных странах!»
«Похоже, полный цикл заключался в том, чтобы рубить деревья в РФ, вывозить сырьё в страны Европы и создавать там рабочие места, чтобы перерабатывать нашу древесину».
«Пусть еще в американский бизнес-проект вложатся!»
«Обязательно нужно было ждать, пока 100 лямов долгов будет? Неужели не понимали, что работать всё равно не дадут?»
«Зачем нужно было создавать рабочие места европейцам, когда своим работать негде?» — возмущаются в Сети пользователи. И люди, между прочим, задают вполне резонные вопросы. В большинстве стран, где были куплены заводы, рабочая сила стоит намного дороже, чем в России. В Германии, Дании и Нидерландах уж точно. Плюс там реально мощные профсоюзы. Так какой был смысл в них вкладываться? И еще: почему сразу, как только ЕС заикнулся о санкциях, не озаботились продажей предприятий? Надеялись, что смогут договориться?
Эксперт Андрей Бунич полагает, что, скорее всего, холдинг вынужден был купить эти заводы, чтобы войти на европейский рынок.
— Возможно, покупка заводов была условием для того, чтобы российская компания могла действовать на европейском рынке. То есть купили не только предприятия, но и их долю на европейском рынке.
То же самое было сделано на ближневосточном и африканском рынках. И европейский заводы производили почти половину продукции этой компании.
Вторая половина — это то, что производят российские заводы для России и стран СНГ. Видимо, сейчас возможность поставок сырья из России европейской «дочке» перекрыли, и даже не дали возможность покупать эту бумагу по другим каналам. Именно поэтому, как я понимаю, предприятия пришлось продавать. Если бы этого не сделали, то пришлось бы платить штрафы за то, что они не работают, простаивают. Это вышло бы дороже. А у холдинга выручка и так уже на 40% сократилось из-за их простоя. Но раз продажа покрывает сумму долга, то тут особого убытка не будет.
«СП»: То есть, отделались малой кровью?
— Я бы так не сказал. Плохо то, что рынок потерян. Их с европейского рынка просто убрали, и вернуться туда будет практически невозможно. И, вообще, опыт показывает, что в Европе можно вести бизнес только предварительно там что-то покупая. Иначе туда никаким образом не пролезешь. Да еще при этом оказываешься под ударом: в любой момент твою работу могут еще и заблокировать. Что эта история наглядно и показала.
«СП»: А еще есть подобные предприятия, которые покупались в Европе с целью войти на европейский рынок, и сейчас под ударом? Чего еще нам ждать?
— Конечно, такие предприятия есть. Много чего в Европе покупалось с этой целью, многое заблокировано. В первую очередь, это все, что связано с «Роснефтью» и «Газпромом». Они же для бизнеса в Европе создавали колоссальные активы, и совершенно непонятно, в каком они сейчас положении.
Сейчас об этом ведут какие-то переговоры, и, как я понимаю, это увязано с выходом иностранных компаний из России. Потому как сказать: «я ухожу» и уйти — нельзя, это очень сложная процедура. Но переговоры эти не афишируются, и подробностей мы не знаем. Металлургические компании в Европе тоже покупали, чтобы поставлять им свое сырье, выпускать продукцию и продавать европейцам же. Но всё-таки львиная доля заблокированного бизнеса — это энергетический сектор, что, собственно, вытекает из специфики нашего экспорта.
«СП»: С тем, что заблокировано, можно мысленно попрощаться, так?
— С этим много непонятного. Помните, еще весной прошлого года «Газпром» заявил о том, что он кому-то уступил какие-то свои активы. Но уступить-то можно по-разному! А там было совершенно непонятно, идёт ли речь о продаже или о передаче на каких-то условиях. Например, могли просто отдать кому-то своему. А потом об этой истории перестали говорить. И вообще, информации о подобного рода сделках очень мало.
При этом параллельно идут выходы из России иностранных компаний. Хотя я считаю, что раз Запад блокирует все российские компании, то и мы должны были сразу заблокировать все европейские компании. Это как раз тот рычаг воздействия, который мы реально имеем. И было бы совершенно логично наложить симметричные санкции на западные капиталы, которые есть в России. Вот только с симметричностью у нас как-то не очень получается.
«СП»: Нас зажимают, а мы терпим?
— У нас есть при Минфине специальная комиссия, которая разбирается, кому, когда и на каких условиях выводить бизнес. Вроде как есть очень большие штрафы за выход. Плюс ограничили возможности покупать валюту для вывода капитала. На днях Путин подписал, что можно купить только 1 миллиард долларов. Однако Россия ведет себя гораздо мягче, чем страны Запада. Там они реализуют ту процедуру, о которой объявили, и от неё не отклоняются, действуют последовательно.
Россия же, как мы видим, действует ситуационно. У кого-то могут бизнес забрать, ввести внешнее управление. Кому-то могут разрешить работать. Кому-то позволят вывести бизнес. В российской практике нет четкой схемы. Возможно потому, что это всё обсуждается, как говориться, «за кадром». А поскольку информация такого рода не афишируется, мы не имеем полной картины, что происходит.
