Здесь хорошо спится тогда, когда рядом работает арта, под звуки выстрелов сон приходит быстро
Москвич Виталий К. — доброволец. Скоро второй раз поедет «за ленточку». О своей жизни, своей работе и своих впечатлениях он рассказывает корреспонденту «СП».
— Я c детства мечтал быть военным летчиком. Бредил небом. Оно звало меня, манило, дразнило, спать спокойно не давало. Я провожал взглядом каждый пролетающий надо мной самолет и его белый след в голубом океане. Часами пропадал в нашей районной библиотеке, где перечитал кучу книг про известных летчиков. Я, наверное, был единственным пацаном в районе, который часами там просиживал. Все нормальные сверстники гоняли голубей, играли в лямгу и футбол. В читальном зале сидели одни девочки. Они читали любовные романы, а я проглатывал книги про воздушных асов. Мне на день рождения всегда дарили модельки самолетов, под Новый год клали самолетики под елку. Я с упоением собирал их часами. Потом закрывал глаза и в мечтах взмывал на них в небо. Я знал все марки современных истребителей и «бомберов» — наших и зарубежных. Разбуди меня ночью — мог наизусть рассказать тактико-технические данные каждого из них.
А в летное училище не прошел — по здоровью. Вот так у меня отобрали крылья. Все мечты был провалены. Я чуть не умер от горя. Несколько суток лежал на постели, глядел в потолок и не двигался. Родные стали беспокоиться за мое психическое здоровье. Отец нашел-таки выход. Он пошел в военкомат и упросил военкома, чтобы меня взяли в ВДВ. Мол, все ближе к небу будешь. Прыжки у меня уже были, рукопашкой я занимался, так что в десант взяли без особых проблем. Просто тихо перекинули из одной призывной команды в другую, а на призывном пункте подвели к нужному «покупателю».
Десант меня спас. Я там подвизался укладчиком парашютов, и прыгал со всеми подряд — солдатами, офицерами, прапорщиками, спортсменами. Кому парашюты готовил — к тем «на хвост» и садился. Никто не возражал. С тех пор 2 августа для меня — святой праздник. Это часть моей жизни. Она из самых ярких. Прыгали с Ил-76. Как говорил мой ротный, «Илюха», «Урал» и пулемет Калашникова" - это рабочие лошадки любой войны. Потом я сотни раз убеждался в его правоте.
В ВДВ я познакомился с гениальными людьми. Они прошли все круги ада на разных войнах и остались живы. И то, что я сейчас сижу перед тобой — это в первую очередь их заслуга. Они и сосватали меня к ребятам на Донбасс. Там бывших «голубых беретов» хватает. Но они знали, кого сватают. В десанте есть принцип: если ты сам не «вывозишь», никто тебе помогать и за тебя хлопотать не будет. Я «вывозил». И я уже хотел воевать. Я, наверное, адреналинозависимый. И, если не удалось найти свой адреналин в небе, я стал искать его на земле. Нашел его «за ленточкой».
На Донбасс я поехал добровольцем. Здесь — другой мир. Идет жестокое противостояние дронов и арты. А в конечном счете все, как всегда и везде, решает пехота. Как и во все века и на всех войнах, главное оружие пехотинца — автомат, лом и кирка. Если ты не воюешь, значит — окапываешься. Здесь действует простое и железное правило: чем ниже силуэт, тем дольше живешь. А земля там сейчас твердая. Долбить ее тяжело. Иногда, правда, дождь землю раскиселит — тогда полегче.
Как только коптер тебя срисует, по тебе тут же начинает работать «арта». Либо дальняя, либо реактивная. Днем работает маленькая артиллерия. Ночью — дальняя.
Между вылетом снаряда из ствола и его прилетом проходит порой секунд тридцать. Такая вот дистанция между жизнью и смертью. Ты услышал выстрел — и у тебя есть тридцать секунд, чтобы остаться в живых. При мне однажды танковый снаряд недалеко от окопа «вбахнул». А один из наших в этот момент очень не вовремя голову из окопа высунул. И ему взрывной волной голову стесало начисто. Просто оторвало. Судьба.
Самый опасный фактор там — осколочный. Восемьдесят процентов всех раненых на поле боя — это осколки. Мне частенько доводилось доставлять их в тыл. С тех пор я глубоко зауважал медицинский УАЗ-«буханку». Несмотря на более чем скромные размеры, он вмещает шесть раненых. Продуманная машина. Для приема бойцов по всем законам военной науки открыты два сортировочных пункта. Группа эвакуации составляет от трех до шести человек. Она доставляет бойца в пункт первичной сортировки. Поэтому в бою иногда выгодно врага не «двухсотить», а «трехсотить», просто ранить. Таким образом ты на какое-то время выбьешь у противника из строя сразу несколько человек.
Коптеров там летает немеряно. Самых разных. Некоторые вообще в гаражах на коленке делают. Мы их называем «Баба-Яга на моторной тяге». Украинцы прозвали их «гвинокрылами». Порой они весь световой день гвоздят по нашим окопам. Третий «Мавик» вообще на шесть километров может летать. Очень опасная штука. Хотя в последнее время нам привезли противодроновые ружья — шмалять по ним из картечи. Очень эффективно.
Ночью пехота «дышит». Вздыхает облегченно. Потому что когда стемнеет — дроны перестают летать. Можно почувствовать себя в относительной безопасности.
Наемников у противника — навалом. Кого только нет. Всякой твари по паре. Недавно соседняя десантура прихватила целый отряд из поляков и американцев. Человек сорок. Попали в окружение, сдались. Один десантер спрашивает амера: «Ты чего здесь забыл, пиндос?». А тот на голубом глазу отвечает: «А нам Байден сказал, что это уже наша земля…». Отчасти, кстати, он прав — говорят, сын Байдена скупил массу территорий на Украине. Боец закипел, снял с ноги ботинок, на подошве которого налип килограмм грязи, и засадил этой подошвой пиндосу по фейсу: «Вот твоя земля, мразота. Жри!».
Честно говоря, когда мы узнавали, что будем работать с наемниками, у нас даже настроение улучшалось. Эти стоять насмерть не будут. Почувствуют, что могут попасть в окружение — отойдут. Да, технично, да, грамотно, по всем канонам военной науки, но покинут позиции. А если совсем задницу подпалят — сдадутся в плен. Они же знают, что их все равно обменяют. А вот украинцы бьются насмерть. И в плен особо не сдаются. Мозги у них, конечно, загажены, но дух есть. Упертые. Они — как мы. Только теперь — с другой стороны.
Ночью в «серую зону» с их стороны регулярно заходят «дээргэшки» (диверсионно-разведывательные группы). Каждую ночь «кусаются», ищут наши слабые места — где можно просочиться. Провоцируют, выманивают на себя. Пойдешь их гасить — кружить начинают. В заранее подготовленную засаду тебя заводят. Опытные черти, обстрелянные.
Зимой, конечно, воевать тяжелее. Когда стоишь ночью на «фишке» (в пункте наблюдения), греешь радиостанции собственным телом, чтоб аккумуляторы не разряжались. Мы их частоты заливаем в свои радиостанции — для радиоперехватов. Порой украинской или русской речи-то и не слышишь. Английская, польская, хорватская… Все сюда сползлись. А когда в разведке наблюдаешь за своим сектором через «теплак» (тепловизор), глаз как-то быстрее замыливается, чем летом. И все звери отсюда ушли. Где идут бои — звери оттуда уходят…
Жизнь за ленточкой сводит тебя с разными людьми. Русские, украинцы, чечены, осетины, буряты, тувинцы. С кем только не пересекался. Говорят, мы выбираем друзей по умению пить, любить и драться. Но с кем бы ты не сидел в одном окопе — ты сидишь с братишкой.
Я всю жизнь мечтал о небесном адреналине. Но получилось так, что я нашел его на земле — в бою. Здесь хорошо спится тогда, когда рядом работает арта. Под звуки выстрелов сон приходит быстро. И в эти минуты я продолжаю летать. Только небо теперь мне снится не голубое, а багровое. И расколотое выстрелами…
