Воины-добровольцы и гуманитарщики помогают солдатам «на передке»
В Нижнем Новгороде прокуратура подала апелляцию на приговор воину-добровольцу Рамазану Сулейманову, фактически признав его несправедливость. Участника спецоперации хотели лишить свободы на три месяца. Спустя почти год с начала СВО чиновники, наконец, научились адекватно реагировать на происходящие события? Без включения всего российского общества в работу, связанную со спецоперацией, достичь успеха будет трудно.
Сулейманова хотели посадить за неисполнение решения суда, который ранее приговорил его к году исправительных работ с удержанием 15% заработка за участие в политической акции (подсудимый свою вину отрицает). Вместо этого Сулейманов отправился на фронт СВО добровольцем, вполне осознавая последствия. Несколько месяцев он дрался в батальоне Минобороны РФ, а затем некоторое время занимался поставками гуманитарной помощи в ДНР.
Волонтером гуманитарного проекта «Интербригады», а также начинающим военкором проекта WarGonzo была и сестра Рамазана — Земфира Сулейманова, погибшая этим летом в Донецке в результате подрыва автомобиля на танковой мине. Трагедия вызвала огромный резонанс в российском обществе. Судьбе девушки были посвящены многочисленные сюжеты на федеральных телеканалах. Новое поколение живее откликнулось на беду, теперь подтянулись и чиновники.
«Судом не принято мер к устранению сомнений, возникших при рассмотрении», «не установлены все обстоятельства для принятия законного, обоснованного и мотивированного решения», сказано в документе прокуратуры об апелляции. Поэтому постановление суда предлагается отменить «в связи с существенными нарушениями уголовно-процессуального законодательства и несоответствии выводов суда фактическим обстоятельствам».
«СП» поговорила с Рамазаном Сулеймановым о юридической стороне его дела и ратных трудах в зоне СВО.
— Это инициатива прокурора. Он сам достал мое дело и решив, что судья не прав, в последний день, когда по закону можно подавать апелляцию, направил его на пересмотр. Может, власти сообразили, что они делают что-то не то. Думаю, для них дошло, что это выглядит не очень хорошо. Сейчас они, пересмотрев дело, могут опять мне вернуть исправительные работы вместо лишения свободы. Об отмене приговора речь не идет.
«СП»: — Видимо, они хотят сохранить лицо — чтобы нельзя было сказать, что они сажают героев Донбасса. Ты же уехал в зону СВО?
— Да, в феврале, когда началась спецоперация, у меня пошел только второй месяц принудительных работ. Я подумал, что сидеть целый год дома, когда началась такая «движуха», не годится.
«СП»: — Наверное, можно было выплачивать присужденные тебе 15% от зарплаты из денежного довольствия военнослужащего?
— Этого я не знаю. С этим вопросом я не хотел к инспектору обращаться. Он мог заподозрить и запретить мне ехать на Донбасс. Поэтому я решил «смотаться втихую». К тому же действующая судимость могла мне помешать заключить контракт. А вообще, поскольку я не виновен, то не считаю справедливым отдавать даже 15% своих кровных заработанных денег кому бы то ни было.
«СП»: — Боевой опыт уже был?
— Боевого опыта у меня раньше не было, но в 2014—2015 годах я отслужил в армии. Сначала хотел попасть на фронт через товарищей, но в тот момент ситуация на границе для добровольцев была сложная. Тогда я попробовал через военкомат, там потребовали две справки — от психолога и нарколога, и отправили на СВО. На Донбассе я служил в батальоне БАРС-8, хотя ни в каких резервистах не состоял. Некоторые путают эти батальоны с группой «Вагнер», но это не так.
Нас с Нижнего Новгорода было таких 17 человек. Довезли до Новочеркасска, там полигон, три дня подготовки и на фронт. Теперь боевой опыт есть. Два месяца на передовой без выездов, без ротаций. Ни на помывку, ни на побывку. Сидели в окопах. За все это время было одно наступление.
Сначала — в апреле, там было довольно холодно. Форму теплую дали, чтобы не умерли в первый день от пневмонии, но она разошлась на нитки через пару недель. Спальных мешков казенных не было. Не было ни топоров, ни пил, чтобы строить блиндажи. В наличии только автомат и боекомплект, а также броня и каски. Конечно, не новые.
«СП»: — У противника с этим лучше дела обстоят?
— Цвет формы, денежное довольствие — это все чепуха, а вот современные средства разведки, вооружения нужны. Первое, что бросается в глаза, — у нас хуже с беспилотниками и связью. Квадрокоптеров не хватало, в качестве связи — «тапики» — полевые телефоны. А у них таких проблем нет.
Видимо, кто-то не докладывал наверх, что у нас проблемы. При том, что методы ведения боя изменились серьезно. Решающее значение имеет артиллерия. Были моменты, когда до противника было до 7 километров. Даже из дальнобойного АГСа (АГС-17 «Пламя» — автоматический гранатомет — авт.) не достанешь. Пехота сейчас — это защита артиллерии от чужой пехоты. Сидим, ловим друг друга.
«СП»: — Кто меняет бойцов, у которых контракт закончен?
— В нашем взводе контракты у всех закончились почти одновременно, с разницей в три дня. Поэтому оставаться мы не могли. Нам говорили, что подписывать новый контракт необязательно, мол, он автоматически продляется. Но это звучало сомнительно и мы на такое не пошли. Выводили нас малыми группами.
Честно говоря, между собой бойцы говорили всякое. Прежде всего по связи. Много вопросов.
«СП»: — И ты сменил направление деятельности?
— Побыл дома немного, отдохнул и поехал в Донецк заниматься гуманитарной миссией. Это очень важная составляющая поддержки фронта. Хорошую форму и бронежилеты поставляют в основном гуманитарщики. Ведь у ребят из ДНР ни касок, ни брони почти не было. Также волонтеры помогают со связью, с квадрокоптерами, с шанцевым инструментом — лопатами, кирками, с медициной.
С началом СВО цены на все это в магазинах взлетели и поэтому многие гуманитарщики сейчас стали открывать свое производство — так дешевле. У нас в Нижнем Новгороде в самодеятельном цеху делают носилки, шьют флисовые шапки, планируют делать турникеты от кровопотери. Прошедшее с начала СВО время позволило гуманитарщикам наполнить подразделения необходимым снаряжением.
